Наталья Толбатова

​

​

Полоумный барин

 

Глину месит у дороги

Мужичонка. Грязны ноги.

Вдруг заметил – барин едет,

В конских гривах бьётся ветер.

Мужик ноги вытирает,

На дорогу выбегает.

Барину поклон отвесил,

Сделался помещик весел.

Говорит: «Средь мужиков

Очень много дураков.

Но случается, видать,

Умных встретить иногда».

Мужичонка отвечает:

«Разных мужиков хватает».

Барин говорит тогда:

«А скажи мне, борода,

Ты за жизнь свою средь бар

Умных много повидал?»

Говорит мужик с улыбкой:

«Сказать честно? Да не шибко.

Половина вас безумна,

А вторая полоумна».

– Так, так, – барин согласился

И недобро покосился.

Не поймёт: мужик чудит

Иль серьёзно говорит.

Но, проехавши немного

По просёлочной дороге,

От лесного ветерка

Он одумался слегка.

– Кучер, стой. Назад ворочай!

(Дураком прослыть не хочет) –

Разберусь я с мужиком!

Обозвал ведь дураком!

Проучу, так будет знать,

Как богатых оскорблять.

Подъезжает к мужику,

У того лицо в поту.

– В суд поедем-ка со мной, –

Говорит богач смурной. –

Больно ты разговорился! –

Всё сильнее барин злился.

– Я б поехал, барин, что ж,

Но в расчёт ты не берёшь:

К судьям дальняя дорога,

А в лесу медведей много.

Нынче ехать поздновато. –

Улыбнулся виновато.

– Не боюсь твоих медведей, –

Барин закричал. – Поедем! –

У меня ружьё с собой,

Не отвертишься, друг мой.

Сел мужик в карету: «Что ж,

Едем, если повезёшь».

Долго ехали иль мало,

Но в лесу их ночь застала.

Разглядев огромный пень,

Мужик – шапку набекрень!

 «Ну-ка, барин, погляди,

Вон медведь большой сидит!»

Барин потом весь покрылся,

За ружьё своё схватился,

Шепчет: «Что тут говорить,

Его надо застрелить!»

– В темноте не попадёшь, –

(Барина колотит дрожь);

Лишь раздразнишь ты зверюгу,

Нам тогда придётся туго.

– Мужичок, спасай, мой друг, –

Барина трясёт испуг. –

Что нам делать? Подскажи!

Как бы до утра дожить.

Говорит мужик из мрака:

«Барин, нам нужна собака.

С нею мы спасёмся, братцы.

МедведИ  собак боятся».

– Кучер, лай-ка по-собачьи, –

Барин говорит, – иначе

Нам тут всем несдобровать.

Начал кучер подвывать

– Тише, так твою растак!

Видно лаять не мастак.

Очень плохо лаешь, Федя,

Только дразнишь ты медведя. –

Кучера мужик ругает. –

Кто же так фальшиво лает!

– Мужичок, ты сам попробуй, –

Молит барская особа.

– Я бы рад, но уж лет семь

Нету голоса совсем.

Делать нечего, залаял

По-собачьи гордый барин.

Говорит мужик: «Однако!

Настоящая собака!

Лаешь, барин, хорошо.

Громче лай! Ещё! Ещё!»

Всю-то ночку барин лаял,

Как собака злая-злая.

Утро раннее настало,

Совершенно ясно стало –

Никакого нет медведя!

– Нет медведя, правда, Федя?

Бурей вырвана берёза, –

Говорит мужик сквозь слёзы.

Отсмеялся, сел на пень,

Посмотрел на белый день.

– Ты мне, барин, говорил,

Будто нет средь вас дурил.

Ну, а я вот мыслю так:

Ты же первый и дурак.

Едем в суд, сказать желаю,

Как ты на корягу лаял!

– Мужичок, прошу, не надо!

Сто рублей тебе в награду

За молчание я дам.

Разойдёмся по домам.

Никому не говори,

Как я лаял до зари

На пенёк в густом лесу.

Я позора не снесу.

Засмеялся мужичок,

Принял барский кошелёк,

И пошёл домой обратно.

Кто тут умный – всем понятно!

 

​

Дровосек

 

При панских правах это было.

Наш пан по фамилии Брок

Не весело жил, не уныло

И был он не слишком жесток.

 

Он плотников нанял отменных

И новый этаж стал тянуть.

А войты[1] зимою нас бедных

В лес спины отправили гнуть.

 

Нужны для строительства брёвна,

И валит деревья мужик,

Снося свою долю покорно,

Горбатить на пана привык.

 

Тогда было мне лет шестнадцать,

А батька мой сильно хворал,

Не мог с топором управляться,

Меня с мужиками послал.

 

Кобылка моя – чисто кляча,

Приехал я в лес кое-как.

От старших отстал – незадача,

Попал, понимаю, впросак.

 

Я лошадь свою у дороги

К приметному пню привязал,

И кляче хромой тонконогой

Тихонько стоять приказал.

 

А сам поспешил в гущу леса,

Чтоб дерево пану срубить.

Пот застил глаза, как завеса,

И начал я, братцы, блудить.

 

Деревьев в лесу вроде много,

Сдалёка – хороших не счесть!

А сблизи присмотришься строго –

Изъян в них какой-нибудь есть.

 

То криво – прямым лишь казалось,

То вырос какой-то желвак.

Расстроишься – чистая жалость,

А пан – он тебе не дурак.

 

Плохое бревно если срубишь,

Войт плёткою так обожжет –

И маму родную забудешь,

Не сядешь потом целый год.

 

Ходил я по лесу до ночи,

И след мой совсем замело.

Уж так заморился – нет мочи,

И солнце зашло как назло.

 

Насилу чужой след увидел,

Навстречу бегу к старикам.

Да всё на дорогу не выйду

И не образумлюсь никак.

 

Нашёл наконец-то дорогу

И пень, и кобылку свою.

Зову стариков на подмогу –

Совсем без бревна остаюсь.

 

А старые вышли из леса

И ну мово батьку ругать:

«Надумал такого балбеса

За брёвнами в лес посылать!»

 

И едут безжалостно мимо

Да панское множат добро.

Их бороды  выкрасил иней

Белилами и серебром.

 

Хотел я порожним поехать,

Да войтов боялся – забьют!

И стало совсем не до смеха.

Заплакал: «Замёрзну я тут!»

 

Потом, где стоял, там лесину

По силе своей стал рубить,

Чтоб длинную эту дубину

На сани я смог положить.

 

Давно уже солнце погасло,

На небе взошёл молодик[2],

И слышу вдруг чётко и ясно:

В лесу громкий хропот[3] возник.

 

Идёт кто-то шумно и свищет.

Ну, думаю, полесовщик

Морозною полночью рыщет,

Он любит бродить в  молодик.

 

Прядёт кобылёнка ушами,

Надумала в лес утекать.

Тут я пригляделся и сами

Ну волосы дыбом стоять!

 

Не полесовщик по дороге

Шёл, братцы, а бурый медведь!

С испугу как ватные ноги,

Готовлюсь уже помереть.

 

Свалился в сугроб через сани…

А мишка кобылу задрал,

Ей грудь разорвал и из раны

Он пить её кровушку стал.

 

Собрал я последние силы

Да ходу подальше оттель.

Так бег, чуть не лопнули жилы,

Наткнулся с разбегу на ель.

 

Лет триста, должно быть, стояла

Та ёлка большая в лесу.

Саженей двенадцать без мала,

Макушку сорвало в грозу.

 

Полез я на ёлку со страха,

До самого верху долез.

А там пень широкий, как плаха,

Ну, думаю, спрячусь-ка здесь.

 

А ёлка внутри оказалась

Трухлявая, просто беда.

И что ж? Повернулся я малость

И рухнул незнамо куда.

 

Взвилась червоточина дымом,

Пыль шухнула, словно обвал.

Вот тут я, ребята, подумал:

«Теперь-то ты точно пропал!»

 

Но в стенке у ёлки сквозинка

Дуплистая снизу была.

И вижу такую картинку,

Печальные вижу дела:

 

Кобылка моя околела,

А рядом за тёплую кровь

Сцепилися остервенело

Медведь и десяток волков.

 

Медведь отбивался упрямо,

Но стая, конечно, сильней.

Бежать он пустился и прямо

Домчался до ёлки моей.

 

За сучья, как кот, уцепился,

Взметнулся наверх – не догнать,

На самом верху очутился,

Штаны стал с рычаньем лизать.

 

Медведя до мяса объела

Голодная стая волков,

И принялся мишка за дело –  

Зализывать раны с боков.

 

Лизал, а потом ворохнулся

Медведь над трухлявым дуплом

Да враз на меня и свалился

Всей тушей медвежьей притом.

 

Сижу под ним, злоба клокочет:

«Ну, что ты творишь-то, пострел!

Кобылу задрал, ещё хочешь

Меня задавить между дел».

 

За хвост я его ухватился,

Лохматый с испугу аж взмок!

Схватиться за ствол ухитрился,

И вверх меня он поволок!

 

Карабкался, злобно когтями

Царапал нещадно дупло.

Взобрался наверх. Я руками

Край ёлки схватил. Повезло!

 

Как двину медведя по брюху!

По сучьям он вниз сиганул!

О пень саданулся с размаху

И в лес во всю прыть мотанул!

 

Спустился я с ёлки и шапку

Свою на дороге нашёл.

Надел, огляделся украдкой,

К саням потихоньку пошёл.

 

Стою у саней невесёлый –

Как быть мне теперь с хомутом?

Домой его несть – так тяжёло…

Забрать, нешто, с батькой потом?

 

Зашёл наперёд и опешил –

В оглоблях-то волк, – ну, везёт!

Пролез он в хомут и неспешно

Кобылию шею грызёт.

 

Я в сани тихонько уселся

И вожжи к себе подобрал.

Потом, со всей злобою в сердце,

Дубиной по волку как дал!

 

Как бросился серый бродяга

Бежать, словно лошадь, в галоп!

Разинул аж пасть от напряга –

Попала узда ему в рот.

 

Несётся мой волк по дороге,

Да в лес всё свернуть норовит…

Но вожжи мои очень строги,

Хоть волк просто волком глядит!

 

Приехал в деревню за лесом,

А волк уморился, вспотел.

Что делать мне с этим балбесом? –

Лёг в снег и вставать не хотел…

 

Поднял своей палкой я волка,

Рычит он, но всё же везёт.

Шерсть дыбом торчит, как иголки,

Из пасти столбом пар идёт.

 

Я правлю к богатому дому,

Стучусь и прошусь на постой.

Богач крикнул сыну родному:

«Что ж, Мартин, ворота открой!»

 

Заехал во двор. Волка бросил

В оглоблях, не стал распрягать.

Ворота закрыл. Пусть не гость я,

Но в хату пошёл ночевать.

 

– Хозяева, здравствуйте.

– Здравствуй.

– А можно на печку мне лечь?

– Ложись. Согревайся и царствуй.

Полез я довольный на печь.

 

Хозяева ужинать сели,

А я был голодный с утра.

«Ах, вот бы меня пригласили», –

Подумал под рокот нутра.

​

За стол меня, братцы, не садят,

Вечереть к себе не зовут.

«Должно, у них ложек не хватит», –

В мозгу моём мысли идут.

 

Семейство кончает вечереть,

И ложка свободная есть.

Вы можете мне не поверить –

Не дали – жадобы – поесть.

 

Хозяйка посуду помыла,

Ложатся все спать без забот.

На печке мне тёпленько было,

Да голод подводит живот.

 

– Хозяйка, – хозяин гуторит, –

На завтра блины загадай.

Сказал, посопел он и вскоре

Заснул – толстомордый бугай.

 

Хозяйка блины расчинила,

Поставила дежку на печь.

Да под ноги мне угодила,

Не знаю как лучше и лечь.

 

Лежал я, лежал, мне не спится,

Есть хочется – просто беда.

Блинами решил подкрепиться

На печке тихонько тогда.

 

Забрался рукою я в дежку,

Попробовал – ешь-не хочу,

Ну, братцы мои, я поспешно

Ем тесто, да в тряпку молчу.

 

Ну, переморил малость душу

И дежку подвинуть решил.

И двинул-то трохи наружу,

Да, видно, слегка поспешил.

 

А дежка долой – да об землю!

Рассыпались обручи вдрызг!

Хозяева, видно, не дремлют,

Решили, что кошка: «Брысь, брысь!»

 

Я выглянул с печки – весь в тесте!

Схватили меня, повели.

А я упираюсь на месте,

Так волоком поволокли.

 

Закинули в тёмную хату,

Толкнули – я вниз полетел.

Лечу, громыхаю куда-то…

Упал, в полной темени сел.

 

Прислушался. Кто-то подходит

И стал мне колено лизать.

Его кирпичом я! И вроде

Всё стихло на время опять.

 

Семь раз так ко мне подходило

Чудовище ноги лизать.

Рука моя била и била,

Аж стало в плечо отдавать.

 

Хозяева утром явились,

Открыли «темницу» мою.

За головы с криком схватились,

Увидев, кто пал в том бою.

 

У них в этой хате холодной

Стояли семь малых телят,

Так я среди ночи голодной

Их всех перебил… Так-то, брат.

 

Меня, как злодея, схватили,

И руки связали вожжой.

Нещадно потом колотили:

«Тебе мы покажем ужо!»

 

Хозяин богатый и жадный

Судить меня кликнул народ.

И в жизни моей безотрадной

Нежданный возник поворот.

 

– Ну, что с него взять! – богатеи

Кричат и трясут кулаком. –

Дадим ему, братцы, по шее,

Прокатим в тюрьму с ветерком.

 

Но есть же и добрые люди.

– А где его конь? – говорят.

Открыли ворота и видят:

Полнейший в коровнике ад.

 

Коров было восемь в хозяйстве,

И все перерезаны в ночь.

Тут сделалось дурно хозяйке,

Рыдают невестка и дочь.

 

– Ну, что делать с этим нахалом?

– Убить, – зло кричат богачи!

А кто подобрей: «Нет, сначала

Коня его глянем, – кричит. –

 

Ведь не на собаке приехал

На самом то деле он к нам?!»

От криков горластое эхо

Неслось по полям и лесам.

 

Тут добрые люди сказали:

«Смотрите, он сам пострадал! –

И всем на хомут показали, –

Коня его волк-то задрал!

 

Хомут лишь один и остался,

Сожрал волк беднягу-коня.

А дурень телят испугался!»

– Так не было ж в хате огня!

 

Прогнали меня из деревни,

Нескоро домой я попал.

Вот так-то в краях наших древних

Я, братцы, чуть-чуть не пропал.

 

Но есть тут одно утешенье:

Досталось сильней богачу!

Как вспомню своё приключенье,

До слёз каждый раз хохочу.

 

Видать, не одни только люди

Не любят скупых богачей!

Вишь, волки – и те их не любят!

Я сам убедился – ей-ей!

 

 

​

Как чистота красоту понесла на высоту

 

 

Жил в одном приходе поп

И любил он очень, чтоб

Мужики ему служили,

Да оплаты не просили.

Ловок был он на обман,

Набивал себе карман.

Лоб крестил свой троекратно,

И работали бесплатно

На него работники,

Пахари да плотники.

А работа на попов

Хуже каторжных оков.

 

Вот пришёл мужик однажды.

У попа работать жаждет.

Выпил поп из жбана квасу

–  Ладно, свет мой, оставайся.

Год живи, работай честно –

Мужикова лень известна.

Как приблизится год к краю,

Я загадку загадаю.

Если верно отгадаешь,

Сто рублей ты получаешь.

А не сможешь отгадать –

Год ещё тебе пахать.

 

Мужичку, видать, нужда

Очень сильная была.

Согласился – простота –

На условия попа.

Он за семерых работал,

Обливаясь липким потом.

День и ночь не знал покоя –

У попа житьё такое.

 

Так прошёл в работе год.

Поп работника зовёт:

«Слушай, свет, мою загадку

Да готовь скорей разгадку.

Уговор наш не забыл?»

Мужичонка подтвердил,

Что согласен с договором,

Промеж них не будет споров.

– Я напомню ещё раз, –

Поп прищурил правый глаз, –

На загадочку ответ

Ты обязан дать, мой свет.

Отгадаешь – сто рублей

Я плачу тебе – владей!

Нет – так что ж глазами хлопать,

Год ещё тебе работать.

– Ладно, говорит работник,

До загадок я охотник.

Поп вокруг глазами косит,

Видит – кошка лапкой носик

Моет – как пить дать – к гостям.

– Вот загадочка – пустяк, –

Он работнику сказал

И на кошку показал. –

Ты подумай, свет, немножко

И скажи, что это?

– Кошка! –

Радостно кричит простак.

– Нет, – смеётся поп, – не так.

От усов и до хвоста –

Это, свет мой, – чистота.

 

И работник простоватый,

Борода торчит лопатой,

Год мантулит на попа –

Вот тебе и чистота!

Он работает, как лошадь:

Поле пашет, сено косит,

И в хлеву, и в огороде, –

Год второй к концу подходит.

И опять свою загадку

Поп придумал для порядку.

В дом работника позвал

И на лампу показал.

Лампа ярко так горит,

Поп с улыбкой говорит:

«Не волнуйся, будь спокоен.

Это что у нас такое?»

Фыркнул тут мужик, как конь:

«Да ведь это же огонь!»

– Нет, мой свет, не угадал! –

Поп, как жеребец, заржал. –

Кошка – помнишь? – чистота,

А огонь есть красота!

 

Третий год работник бедный

На воде почти и хлебе

На попа бесплатно пашет –

Нету правды в царстве нашем!

Вот прошёл и третий год.

Поп работника зовёт,

В горницу ведёт к себе,

Там стоит вода в ведре.

– Свет мой, что такое это?

С нетерпеньем жду ответа.

– Что тут думать и гадать –

Это ж попросту вода.

– Снова, свет, не угадал, –

Жадный поп возликовал. –

Если кошка – чистота,

А огонь есть красота,

То вода ­– ни дать, ни взять –

Это божья благодать.

 

Как работник ни старался,

На четвёртый год остался

На попа работать даром,

Наполнять его амбары.

Вот проходит пара дней

Вместе с попадьёй своей

В праздник в гости поп подался,

Дома лишь мужик остался.

Кошку Мурку он поймал,

К хвосту паклю привязал,

Паклю спичкой подпалил,

Кошку на пол отпустил.

Мурка бросилась бежать

На чердак – не удержать!

У попа на чердаке

Всё в мякине и листве.

Занялся чердак огнём,

А за ним – поповский дом!

 

А работник на коня –

Ну-ка, ветер, догоняй! –

И помчался он к попу,

Выбрав нужную тропу.

Поп гулял в гостях на славу,

Пил от пуза на халяву.

И другие гости тоже

Веселились, кто как может.

Словом, бал весёлый был.

Кто плясал, кто ел, кто пил…

Вот работник прискакал,

В дом вошёл, попа позвал.

Ну, а поп уже подвыпил,

Красный, словно новый вымпел.

– Не вводи меня во грех,

Говори сейчас при всех:

Ты зачем коня загнал

И без спросу прискакал?

– Я три года отработал,

Умывался липким потом, –

Говорит ему работник, –

До загадок ты охотник?

Ты загадки сочинял

Да обманывал меня.

Задарма я сколь  работал!

Что-то больше неохота.

Но мужик я незлобивый –

То прошло, что раньше было.

Но по правилам другим

Мы теперь поговорим.

 И по новому порядку

Сам задам тебе загадку.

Отгадаешь – я три года –

Вот клянусь перед народом –

Остаюсь работать даром,

О должке не вспомню старом.

Ну, а коль не отгадаешь –

Ты свой долг отлично знаешь! –

Заплатить должон сейчас

Триста рубликов за раз.

Гости бросили кадрили,

Загалдели, обступили

Вмиг попа и мужика, –

Сумма очень велика.

 

Поп подумал, согласился

(Ой, напрасно он напился!)

– Говори скорее, свет.

Может, и загадки нет.

– Вот тебе моя загадка, –

Говорит работник гладко, –

Чистота нам красоту

Понесла на высоту.

Коль не схватишь благодать,

Тебе домом не владать.

Поп крутил и так, и сяк…

Не придумает никак

Подходящую отгадку

На коварную загадку.

Ничего не отгадав,

Мужику весь долг отдал!

До копейки отсчитал

И в конце в сердцах сказал:

«Ну, теперь открой секрет

И к загадке дай ответ».

Не успел договорить –

Видит, дом его горит.

Полыхает весь, как свечка,

От конька и до крылечка.

Лошадь поп скорей схватил

Поскакал, что было сил!

Гости все за ним помчались,

Только зря они старались.

Дома нет! Лишь угли тлеют…

Часто те, что всё имеют

Рады обобрать других –

Есть управа и на них!

Поп работника искать –

А его и не видать.

Ускакал, как ветер вольный,

Жизнью и собой довольный.

 

 

 

Как барин лошадей высиживал

 

 

Посеял мужик арбузы,

И уродилось их много.

Сам наелся от пуза,

Остались ещё и для торга.

 

Набрал он спелых арбузов

И торговать поехал.

Много вкусного груза

Городу не помеха.

 

Арбузы – редкость большая.

Невиданный фрукт! Или овощ?

В нашем Смоленском крае

Ягода эта – новость.

 

Навалом у нас черники,

Клюква кровит по болотам.

Квас хорош из брусники,

Пей от души, коль охота.

 

Но чтобы таких размеров

Ягоды вырастали!

Подобных ещё примеров

В наших краях не знали.

 

На рынке мужик торгует,

Дивится народ на товар.

Так и эдак толкует…

Торговли самый разгар.

 

Тут помещик подходит:

«Что ты, мужик, продаёшь?»

«Яйца кобыльи вроде».

Опешил помещик: «Врёшь!

 

Что же из них можно сделать?» –

Завидущ помещика глаз!

Мужик отвечает смело:

«А я расскажу сейчас.

 

Барин, на яйца эти

Сядь на высокой ели,

Лучших коней на свете

Высидишь в две недели.

 

Разве твой выезд гладок?

Прости, если вдруг обидел.

Высидишь ты лошадок,

Каких никогда не видел».

Барин купил арбузов

Несколько штук себе.

Думает толстопузый:

«Где бы усесться мне?»

 

Он мужику предлагает:

«Вот тебе сто рублей,

Покажешь, где ёлка такая

Для высиживания лошадей».

 

Мужик его в лес приводит.

К ёлке подвёл, говорит:

«Барин, вот здесь выводят

Коней. Только ж ты смотри,

 

Садись, да сиди до сроку,

Раньше поры не вставай.

Дятла, кукушку, сороку

К яйцам не подпускай».

 

Барин сел на арбузы,

Дал указанья жене.

Думает та: «Вот обуза,

Не было горя мне.

 

Теперь таскай ему завтрак,

Обед и ужин на ёлку.

Ну, подожду до завтра

Много ли будет толку».

 

Жена еду приносила

День и другой, и третий.

Потом носить позабыла,

Память, видать, выдул ветер.

 

Барин сидит голодный:

«Ах, боже мой, – говорит, –

Забытый я тут и холодный.

Куда же жена глядит?

 

На лошадях хороших

Ездить она не прочь,

А постараться трошки –

Этой квашне невмочь!

 

Напоишь меня и накормишь,

Дома лишь дай побывать!

Ты у меня запомнишь

Как обо мне забывать!»

 

Ёрзает барин на ёлке,

Да как с неё загремит!

Правда, упал на иголки,

А то бы стал инвалид.

 

Тихо под ёлкой этой

Заяц серый лежал.

Он с перепугу свету

Белого не взвидал.

 

Бедный косой как вскочит,

Да как стремглав побежит!

Помещик догнать его хочет,

За зайцем вслед и кричит:

 

«Что ж я такой разнесчастный!

Не досидел лошадей!»

Заяц в осинник частый

Да в лес густой поскорей.

 

Только его и видали!

А барин домой пришёл

С барынею скандалить

На всю усадьбу пошёл!

 

«Что ж ты еду не носила?!

Я уж почти досидел

Хороших лошадок, красивых,

Да сильно есть захотел.

 

Решил спуститься с наседки,

Но обломился сук,

Рухнул я вместе с веткой!

Видишь, порвал сюртук.

 

На землю вниз свалился,

А недосиженный конь

Из-под меня так и взвился –

Слышала: конь-огонь.

 

Я догонять – не догонишь!

Невероятная прыть!

А ты меня всё не кормишь?!

Долго голодным ходить?

 

Что развесила уши!

Я голодный, как волк.

Раньше меня бы слушала,

Больший бы вышел толк!

 

Если б меня ты кормила», –

Барин, поевши, пил квас, –

«Сколько б коней у нас было!

Да не таких, как сейчас.

С маленьким не было сладу,

А если б я досидел», –

Глянул на глупую бабу, –

«Сдержки бы он не имел!

 

Ты во всём виновата!» –

Помещик пеняет жене.

Барыня пусть глуповата!

А муж её разве умней?

 

 

 

Три «чёрта»

 

Жил один мужик – Василий,

А жена его – Татьяна –

Женщин всех в селе красивей,

Хороша да без изъянов.

 

Вот попу и приглянулась

Молодуха беднякова:

Мимоходом улыбнулась

Да обмолвилась полсловом.

 

Раз Татьяна за водою

Не спеша к реке идёт,

Поп – за ней, и бородою

Словно твой козёл трясёт.

 

Начинает уговоры:

«Ну, зачем тебе бедняк?

Приходи ко мне и скоро

Станешь жить совсем не так.

 

Уходи совсем от Васьки

Да в работницы ко мне

Без раздумий подавайся,

Будешь счастлива вполне!»

 

Но Татьяна не согласна,

Мужу верная она.

Всё в речах поповских ясно,

Завладел им сатана.

 

Поп никак не отступает:

«Буду хорошо кормить!»

Он же – толстопузый – знает,

Беднякам несладко жить.

 

На красавицу Татьяну

Глаз и дьякон положил.

Уговором беспрестанным

Молодицу изводил.

 

И дьячок, и тот – туда же!

За Татьяной стал ходить.

Как-то неприлично даже

Про такое говорить.

 

А она не поддаётся –

Любит мужа своего!

И одно ей остаётся:

Ждать защиты от него.

 

Вот она и рассказала

Как-то мужу правду всю:

От попова причта стало

Не пройти ей по селу.

 

Ночь они проговорили

Душа в душу, по уму,

 А к утру что порешили –

Неизвестно никому.

 

Рано утром за водою

Баба с вёдрами идёт,

Поп у речки за сосною

Тут как тут беднячку ждёт.

 

«Свет мой, Таня, соглашайся, –

Эк не терпится ему! –

Приходи и оставайся,

Будешь барыней в дому!»

 

«Нет, – Татьяна отвечает, –

С мужем жить мне веселей».

«Денег дам», – поп обещает,

Пятьдесят суёт рублей.

 

«Денег мне твоих не надо!»

С удивленьем поп глядит.

А Татьяна молвит: «Ладно,

Завтра в гости заходи».

 

В тот же день молодку дьякон

В переулке повстречал.

Глядя преданной собакой,

Жалобно запричитал:

 

«Вот, Татьяна, муж твой беден,

Нет с ним радости тебе,

На воде живёшь и хлебе

В старой маленькой избе».

 

Говорит ему Татьяна:

«Завтра приходи ко мне.

В город муж уедет рано

Валенки купить к зиме».

 

Поздним вечером Татьяну

Повстречал дьячок смурной.

Рожа красна, видно спьяну:

«Хоть поговори со мной.

 

Прогуляемся до речки,

Посидим на берегу.

Без тебя, моё сердечко,

Жить я больше не могу».

 

Молодуха отвечает:

«Что ты вертишься, как уж.

Завтра жду на чашку чаю,

В город мой уедет муж».

 

И назавтра наш Василий

На два дня покинул дом.

Город древний и красивый

Был далёко, за холмом.

 

Бедняку идти несладко,

Всё пешком вперёд, вперёд.

«Эх, была б у нас лошадка!»

«Ну, иди, дорога ждёт!»

 

Как стемнело, поп к Татьяне

Гостем ласковым пришёл.

Мужа нет. Меж ними станет

Разве что дощатый  стол.

 

Он в подарок молодухе

Шерстяной принёс платок.

(Попадье своей – старухе

Подарил ночной горшок).

 

Только поп за стол собрался,

Кто-то робко в дверь стучит.

Поп забегал, испугался,

Громким шепотом кричит:

 

«Кто там лезет окаянный?

Спрячь куда-нибудь меня!»

Говорит ему Татьяна:

«В бочку лезь быстрей в сенях!»

 

В бочку поп залез. А бочка

Из-под дёгтя. Сбросив спесь,

Поп молчком сидит и точка!

Извозился в дёгте весь.

 

Открывает дверь Татьяна –

Дьякон вот он – тут как тут!

Да с подарком, с сарафаном.

Только в двери стук-стук-стук.

 

«Ай, куда же мне деваться?» –

Дьякона колотит страх –

«Ну, не здесь же оставаться!

В бочку лезь! Видал в сенях?»

 

Дьякон в бочку залезает –

Чует, тара не пуста.

Он впотьмах не понимает,

Что уселся на попа.

 

Дьякон спрятался, а к Тане

В избу ломится дьячок.

Снова красный, как из бани,

И плюгавый, как сморчок.

 

Только в хату он ввалился

Васька с улицы кричит:

«Отворяй, я воротился».

В двери кулаком стучит.

 

А дьячок труслив, как заяц:

«Ай, куда деваться мне?

Зашибёт меня хозяин,

Что пришёл к его жене!»

 

«Прячься в бочку», – Таня шепчет,

А дьячок, подсказке рад,

В бочку лезет. Вот так встреча –

Поп и дьякон там сидят.

 

А Василий – плечи сажень –

Занялся печной трубой.

И ведро  отличной сажи

Разболтал сырой водой.

 

Вылил в бочку это зелье

На сидящих там дружков.

«Врёшь, ещё не всё веселье!

Проучу я наглецов!»

 

Бочку запер плотно крышкой

И к реке её повёз.

У него была мыслишка

Утопить весь этот воз.

 

Дело было жарким летом,

Летом ночи коротки.

И как раз перед рассветом

Ехал барин вдоль реки.

 

«Эй, мужик, – окликнул барин. –

Что везёшь ты на возу?»

Тот дубинкой бочку вдарил:

«Да чертей топить везу».

 

 

– Да неужто правда?

– Правда!

– Покажи хоть одного.

– Ну, задаром, барин справный,

Не бывает ничего.

 

Согласился тут же барин.

«Сторублёвку на-ка, Вась!»

А мужик по бочке вдарил:

«Ну-ка, первый чёрт, вылазь!»

 

Вот дьячок из бочки вылез.

В саже, в дёгте, всё течёт!

Только глаз сверкает вырез,

Сам весь чёрный – чистый чёрт!

 

А Василий – за дубину!

«Чёрта» славно окрестил.

Сгорбил тот худую спину

Да бежать, что было сил.

 

Вновь командует Василий:

«Ну-ка, чёрт второй, вылазь!»

Дьякон прёт дьячка «красивей»:

Чёрен весь, не видно глаз!

 

От дубины мужиковой

Получил и этот «чёрт».

Как жеребчик бестолковый

Он рванул во весь опор.

 

«Третий чёрт, вылазь из бочки!»

Вылез самый страшный «чёрт».

Барин аж зажмурил очи,

До того был страшен поп.

 

И его своей дубиной

Мужичонка приласкал.

Поп подпрыгнул и ложбиной

Словно заяц поскакал.

 

А Василий и Татьяна

Жили дружно много лет.

Без поповского аркана

Мил и ясен  белый свет.

 

 

​

Шапка Мелентьюшки

 

1

В бывалошные времена

Плохо народ жил.

В избе второго окна

Мужик себе не рубил.

 

Крестьянская доля трудна,

Попался как заяц в силок.

Брали в те времена

Даже с окон налог.

 

За воблу налог, за дым,

Что из печи идёт.

Было житьё худым,

Стонет, плачет народ.

 

Кто побойчей, посмелей

В лес Синегорский ушли.

Там среди диких зверей

Долю лучше нашли.

 

Прочие мужики

Мечтали дойти до царя.

– Батюшка, помоги,

Ведь пропадаем зазря.

 

Да только как тут дойдёшь –

Не допускают к царю.

– Эх, пропадай ни за грош!

Горе своё горюй!

 

В те времена портной

Царский на свете жил.

Священник его приходской

Мелентием  окрестил.

 

Ох, и умелец был,

Братцы, Мелентий тот!

Так он одежду шил –

Рты разевал народ.

 

Всех одевал. Да как!

Впрямь волшебство совершал:

Старых сварливых баб

В лебёдушек превращал.

 

Мелентьюшке думку свою

Поведали мужики.

– Скажи ты, братец, царю,

Худо живут бедняки.

Долго портной размышлял,

Щипал бородёнку свою.

Потом мужикам сказал:

– Что же, попробую.

 

Знаю, как сделать так,

Чтоб царь ваши беды узнал.

Чтобы мужик-бедняк

Покоя ему не давал.

 

– Что ж ты придумал, свет? –

Спрашивает народ.

– Это пока секрет. –

Лыбит Мелентьюшка рот.

 

– Шапку царю сошью,

Да не простую, друзья.

Только задумку свою

Вам не раскрою я.

 

Придётся самим добывать

Всё, что на шапку пойдёт.

Нельзя ничего покупать. –

Что ж, согласился народ.

 

2

В Синегорских лесах охотники

Ловят соболя и бобра.

Рудокопы – шахт мрачных работники

Жилы бьют злата-серебра.

 

Самоцветы ищут блестящие,

Изумруды, как жар,  горящие,

Аметисты, рубины, яхонты –

Разноцветны подземные ягоды.

 

А в озёрах тихих ныряльщики

Добывают жемчужные ракушки.

Собирают зёрна бурмицкие,

Приближают счастье мужицкое.

 

Кузнецы изготовили ножницы,

Золотую парчу – ткачи.

А крестьянки – работы заложницы –

Ткали лён с утра до ночи.

 

Наконец, всё собрали до ниточки

И Мелентьюшке принесли.

Передали добро у калиточки,

Поклонившись в пояс, ушли.

 

3

Засел за работу портной.

Где шьёт – там швов не видать.

Строчки тонкой такой

Нынче уже не сыскать.

 

Камни и жемчуга

Складывает в узор.

Шапка сия дорога,

Царский потешит взор.

 

Месяц прошёл, второй,

Третий уже идёт.

Дни, как пчелиный рой…

Мелентьюшка шьёт и шьёт.

 

Ну, наконец, завершил

Мастер свои труды.

Тайно он шапку шил,

Чтоб не нажить беды.

 

Взора не оторвать

От неземной красоты!

Золото, камни горят!

Блестят собольи хвосты!

 

Полюбовался портной,

Руки довольно потёр.

И вместе с шапкою той

В лес Синегорский пошёл.

 

Жил там столетний колдун –

Дедушка Авделей.

Мог он любую беду

Прочь отвести от людей.

 

Шапку колдун похвалил,

Что-то над ней поворчал,

Святой водой окропил,

Портному назад отдал.

 

4

Утром храбрый портной

На золотой поднос

Шапку поставил. В покой

Царский подарок понёс.

 

Царь как увидел дар,

От радости аж вскочил!

Он отродясь не видал

Камней таких и парчи.

 

Шапку надел на себя,

Сделался сам не свой.

– Спасибо тебе, борода.

Злата мешок  – за мной.

 

Придворных скорей позвал,

Министры раскрыли рты.

Обновкой  хвастаться стал

Невиданной красоты.

 

Министры давай уверять,

Мол, шапки прекрасней нет.

Стоит её надевать

Только  на царский совет.

 

Тут и совет подоспел.

Обычный из года в год

Важный вопрос назрел:

Как обобрать народ?

 

Нужен казне доход.

С чего б ещё налог взять?

Возможен другой подход:

Чаще налог повышать.

 

Думает думу совет,

Думает с ними царь.

Празднично разодет

Батюшка-государь.

 

В шапке новой сидит,

Грозно насупив бровь.

Серьёзен? А может сердит?

Стынет в министрах кровь.

 

Вот среди этих дум

Главный министр встаёт.

Есть в нём какой-либо ум?

Кто ж его разберёт.

 

– Ваше величество,

Царь ты наш государь.

Большое количество

Было налогов встарь.

 

Много налогов у нас,

Вплоть до дверей и окон.

Нужен ещё указ,

Вводящий налог на сон.

 

Ночью крестьяне спят.

Этим, поверьте мне,

Процентов на пятьдесят

Убытка наносят казне.

 

Лодырь у нас мужик,

Время растрачивает!

Дрыхнуть ночью привык.

Вот пусть и оплачивает.

 

Люба министрам речь.

– Главный наш – молодец!

Только мужик на печь –

А тут с приказом гонец!

 

5

Один только  царь загрустил,

Блеснула в глазах слеза,

Голову опустил

И горестно так сказал:

 

– Бедный мой, бедный народ!

До чего ж вы его довели!

Жилы крестьянин рвёт

В полях от зари до зари.

 

Горные люди впотьмах

Сутками в шахтах живут,

Голод терпят и страх,

Так под землёй и мрут.

 

Охотники из-за нас

Гибнут в дебрях глухих.

Ремесленный люд чумаз,

Тощает на щах пустых.

 

А мы обложили народ

Налогом со всех сторон.

Так главный министр – идиот –

Придумал налог на сон!

 

– Но, Ваше величество, я…

– Молчи! Вымогатель! Злодей!

Эй, верная стража моя,

На плаху его! Быстрей!

 

А царь уже новый указ

Министрам своим даёт:

– Гонцов разошлите сейчас

С таким указом в народ:

 

Налог на дым отменить!

С окошек налог не брать!

Ведь людям в тепле надо жить,

В светлицах век вековать.

 

Приказы те царь отдал,

В опочивальню ушёл.

Уж так с непривычки устал,

Как будто рабочий вол.

 

И то, о народе дум

Он столько прежде не знал.

Другим ведь  был занят ум:

В руках чтоб была казна.

 

Царь шапку снял с головы

И тут спохватился вдруг:

– Да что же я наговорил?!

Колотит царя испуг.

 

Метнулся обратно в зал,

Кричит министрам своим:

– Всё то, что сейчас приказал,

Немедленно отменить!

 

Напялил шапку опять.

– Нет, делать, как раньше сказал.

Потом ещё разов пять

Приказы свои менял.

 

Дошло до министров тогда,

Что дело совсем не в царе.

От шапки людская беда

Рекой растеклось при дворе.

 

Оно в самом деле так:

Народ припас собирал

И жизни своей тёмный мрак

Обдумывал-горевал.

 

Охотничьи думы – в мехах,

Горняцкое горе – в камнях,

А беды крестьян – в полотне.

Эх, горько народу в стране.

 

Мелентьюшка шапку так сшил,

Что кто бы её ни надел,

Сейчас же от чистой души

За русский народ и радел.

 

Решили министры и царь

Крамолу немедля пресечь.

Приказывает государь:

– Портного и шапку – сжечь!

 

Куды! Мелентьюшки след

Уж несколько дней как простыл.

Не стал дожидаться он бед,

Ушёл в Синегорскую стынь.

 

А шапку сожгла на костре.

Унёсся дым в небосвод.

У нас при любом царе

Не думают про народ.

 

[1] Старосты

[2] Недавно народившийся месяц

[3] Шум с треском